В Макеевке жива женщина, пережившая ребенком плен и ужасы концлагеря. Нужно читать!

Ее история вполне могла бы послужить сюжетом для фильма

Когда сегодня иные сытые обыватели берутся рассуждать о талантливом Гитлере, добрых фашистах, которых заставили убивать, ненужности Победы, добытой слишком великой ценой, им стоит приехать в город Макеевку и встретиться с Симоновой Ларисой Степановной. Простой женщиной, как она сама называет себя, пережившей ужасы сначала оккупации, а потом концентрационного лагеря.

Сегодня она председатель Макеевской городской организации бывших узников-жертв фашизма, почетный гражданин Макеевки, кавалер трех орденов «За заслуги перед Украиной», которые получала из рук трех президентов Украины, создатель единственного в мире памятника подневольным детям-донорам, а еще организатор хора детей войны.

Мы встретились с ней в Макеевском детско-юношеском клубе «Гайдаровец».

- Что вы хотите услышать? – начала она интервью неожиданно вопросом ко мне.

- Все, – честно призналась я.

Оказалось, что слушать ее грамотную, образную речь можно долго. Хотя, признаюсь, порой хотелось закрыть уши и зажмуриться таким страшным было то, что она с большим достоинством и выдержкой рассказывала. Наверное, не впервые за свою жизнь.

Оккупация арийской расой

В 41-ом ей едва исполнилось четыре года. Отец служил во флоте в Севастополе на теплоходе «Украина».

- Довоенные мирные воспоминания совсем эпизодические, - признается Лариса Степановна. - В памяти - чесучовый костюм отца. Вот папа в белом кителе и таких же ботинках из парусины, следы от которых оставляли белые следы, видимо, начищены были зубным порошком, на рукаве нашивки. Вот и все воспоминания.

Отец должен был перевезти семью в Севастополь, но не успел, началась война. В Макеевку пришли фашисты, их часть стояла в парке Пушкина в Макеевке. В городе начался голод, горожане обменивали вещи на крупу и хлеб.

- Мама регулярно таким образом добывала нам пропитание, выносила вещи, одеяла, посуду, - Лариса Степановна погружается в воспоминания. - А к тому времени на свет появилась моя маленькая сестричка Аллочка. Мама наварит нам кукурузной дерти, мы ее мамалыгой называли, а сама идет искать еду. Я сестричке должна была давать сосать эту мамалыгу, завернутую в марлю.

Дети ели даже траву, акацию прямо вместе с насекомыми и калачики. Порой бегали к немцам, когда те кушали. Подгадать время нужно было точно, когда фрицы уже довольны, наелись, но трапезу еще не окончили. Была надежда получить объедки. На шее у каждого ребенка на веревочке висел котелок с крышкой. Добытое не ели сами, несли домой.

- Мы выстраивались перед сытыми рожами и пели: «Подай супу, подай брода!» - глаза моей собеседницы полнятся слезами. - Если поманят пальцем, нужно было быстро выскочить вперед и спросить: «Ich?» (то есть «Я?»). Мы уже хорошо понимали немецкую речь. Не передать, сколько надежды было в нашем голосе! В ответ немец мог кинуть кусок, а мог заставить сапоги лизать, или дать пинок.

Убийство сестренки

Однажды в дом ворвались мародеры, когда Лариса дежурила возле люльки сестрички, а мама ушла в окрестные села обменивать остатки вещей на еду.

- Это были венгры или румыны, мы их уже отличали по цвету формы. Они срывали все, что им приглянется, - в голосе звучит отвращение и ужас. - Распахнули шкаф, а там мое сокровище, привезенное отцом: кукла с кроваткой. Это был наш неприкосновенный запас для обмена. Они забрали куклу, побросали в мешки наши вещи. Вдруг их взгляд упал на портрет отца в военной форме, который висел как раз над люлькой сестры. Один из фашистов заорал: «Марэна!» И дал очередь из автомата по портрету. Стекла осыпались вниз прямо на Аллочку. Осколок разрезал ей глаз и тот просто вытек на щечку.

Лариса побежала к окну и закричала во всю мощь детских легких: «Помогите! Дядя куклу забрал! А у Аллочки глаз вытек!» Немец подскочил сзади и выкинул ее с третьего этажа. Ребенок чудом схватился за ручку на раме, которую под тяжестью отнесло к стене, оторвалась верхняя петля окна, и Лариса соскользнула на радио проводку, которая тянулась в 12 квартир. Это амортизировало падение, а дальше она упала на вскопанный огород. Руку и ребра сломала, но осталась жива.

… Аллочку похоронили в обычном фанерном ящике, куда Лариса положила сестричке последнюю свою игрушку – набор восковых утят.

Стараясь спастись, попали в плен

Когда в Макеевке уже невозможно стало добыть еду, настолько оголодали горожане, мама с другими женщинами нашли тележку, погрузили пожитки для обмена и отправились пешком в Днепропетровскую область искать пропитание. Ларису мама оставила с младшей маминой сестрой – тетей Ниной, наказала ждать ее. А тут начался массовый угон горожан на принудительные работы в Германию.

- Тетя Нина решилась бежать, тепло одела меня, посадила в коляску Аллочки, на колени мне поставила кастрюлю с мамалыгой завернутую в одеяло и повезла на станцию в надежде спастись, - Лариса Степановна вздыхает. - Хотела добраться до Запорожья к родственникам. Мы едва нашли свободное место в составе – люди висели на ступеньках вагонов, сидели на его крыше. Место нашли в самом последнем вагоне и наконец отправились. А ночью начался вражеский авианалет. Вагоны трещали, горели, с них сыпались люди. Вокруг земля была усеяна человеческими останками. Мимо меня промчалась женщина, без руки и половины лица. А другая сидела на земле, прижимая к себе голову ребенка без туловища. Она отрешенно кормила его грудью. Меня тогда ранило в бок, ногу и в подбородок, лицо заливало кровью.

Потом все стихло, место налета осветили прожекторы, завыли сирены. Это приехали немцы, они отбирали себе рабочую силу из тех, кто еще остался жив. Ларису, как собачонку, кинули в машину, где уже битком стояли люди. Так они попали к «бауэрам» - немецким фермерам. Девочку приставили ухаживать за свиньями, в ее обязанности входила кормежка и купание свиней. Украдкой она пыталась выгребать ладошкой то, что осталось в корыте после животных. Однажды за этим ее застала хозяйка, она подошла, молча наступила девочке на ногу и раздавила ей каблуком стопу. Кости после этого срослись неправильно, это и сейчас заметно. А потом тетю и Ларису, как отбракованных, отправили в лагерь. Это был конец 1942 года.

С тетей разлучили, вырвав руки

- Нас снова погрузили в вагоны, мы ехали в нечеловеческих условиях, ни воды, ни еды, жара, каждый день кто-то умирал и его тело просто скидывали по насыпи, - продолжает она. - Стояла невыносимая вонь. Я знаете ли, по сей день не хожу на похороны, не могу слышать трупный запах. Куда нас везли, никто тогда не знал. Я очень хотела пить, и тетя смачивала мои губы собственной слюной, а мои раны она почему-то постоянно посыпала землей и какой-то травой. Скорее от безысходности.

Детям запрещали разговаривать, за малейшую оплошность били резиновой палкой - гумой. Фото: Википедия

А потом состав остановился, по деревянному настилу покатом людей сгрузили с вагонов. Это был Освенцим. А дальше происходила сортировка: мужчин в одну сторону, женщин - в другую, детей – в третью. Девочка вцепилась в тетю, а та крепко обняла ее. Подошли надзиратели – рыжие мордовороты и каждый схватил девочку за руку, дернув в разные стороны, вырвав их с плеч. Лариса потеряла сознание. Она уже не видела, как тетя плюнула в лицо немцу и как была жестоко избита за это. Нина все это рассказала уже после войны.

Спасение с печи крематория

- Меня кинули на гору трупов, а я и напоминала тогда собой мертвеца, - Лариса Степановна с потрясающим самообладанием продолжает рассказ. - Покойников грузили на тележки и отвозили в печи крематория. Там их складывали на специальное приспособление – изложницу. Когда дошла очередь, чтобы меня отправить в печь, я вдруг застонала и попросила пить. А выполняли эту страшную работу дежурные заключенные. Один из них вдруг воскликнул: «Яка гарна дивчина! Вона будэ жити!»

Вот из такой печи девочка была чудом спасена. В Освенциме по различным данным было умерщвлено от 1,5 до 4 млн человек. Фото: Екабу

Это был заключенный с Киевской области, Богуславского района Продиус Роман Евсеевич, он раненый ехал в эвакуационный госпиталь и попал в плен. Позже он станет отчимом девочки. Так Ларисе спасли жизнь. Ее завернули в горы тряпья, оставшегося после трупов, и унесли в свой барак. Там ей определили место на лежанке с покойником, она должна была поднимать его руку, чтобы получить пайку. Приносили баланду с гнилой брюквы, хлеб в палец толщиной, немного воды. Лагерный фельдшер спас ей руки, он изобрел из цветной проволоки лангеты, которые приматывал тряпками.

А потом Ларису передали в женский барак и так же скрывали, давая ей имена умерших детей. Возможно, ей было уготовано прожить жизнь не только за погибшую сестричку, но и за этих маленьких узников. И она жила всем назло.

Фашисты страшнее крыс

- Нам говорили: «Сидите тихо, а то вылетите в трубу». Я смотрела на бесконечно дымящие трубы и не могла понять детским своим умом, как можно вылететь в трубу? - Говорит женщина. – Нам запрещали разговаривать, за малейшую оплошность били резиновой палкой - гумой, общались мы знаками. Все делали по команде: выводили в туалет в пять утра и садили спинами друг к другу, чтобы мы не общались, ели под немецкий счет. Жили мы страшных условиях, все вшивые, больные. На ноге у меня гнила рана, в которой завелись черви, даже кость была видна.

Ларису передали в женский барак и так же скрывали, давая ей имена умерших детей. Фото: Екабу

Нашествие крыс была невыносимым, они выедали людям уши, носы, подбородки и никого не боялись.

Страшнее этого было только попасть в лагерный госпиталь. Красивый мужчина Йозеф Менгеле иногда сам приходил отбирать человеческий материал для опытов: он менял радужку глаз с помощью химических растворов, сращивал людей, испытывал на них препараты, живьем анатомировал. Оттуда никто не возвращался.

- Бараки наши плохо отапливались, мы часто грелись в золе печей крематория, - говорит Лариса Степановна. - Когда начальница женского лагеря Мария Мендель, при виде которой все замирали от ужаса, застала нас там, подружки мои успели спрятаться, а я нет. Она наступила мне на грудь сапогом, и я услышала, как затрещали мои кости, а спина запекла от тлеющих углей. Я не знала тогда, что лежу на сгоревших человеческих останках.

Папа

Тем временем освободительное движение подходило к границам Польши. Роман Продиус бежал из лагеря, чтобы 27 января 1945 года с советскими войсками освобождать пленных. Он нашел в толпе еле живую Ларису, обутую в тряпки вместо обуви и сказал: «Цэ моя дытына!» С тех пор они уже не расставались.

Лариса тогда не знала, что ее родного отца убили 16 июля 1942 года. Отчим отвез девочку к своим родителям под Киев, там ее выхаживали и очень полюбили. У Романа была до войны семья – двое детей и жена. Но та отказалась от него, когда узнала, что муж был в плену, написала короткое письмо: «Ты мэни нэ трэ». Боялась, что факт пребывания мужа в плену замарает ее репутацию.

А потом папа, так его начала называть Лара, подался на стройку - восстановление Донбасса. В шахту его не взяли из-за туберкулеза, приобретенного в лагере, и он пошел на металлургический комбинат.

Слева ее спаситель, ставший отцом, справа - сама Лариса. Фото: семейный архив героини

Жили они в рабочем общежитии. О том, чтобы ребенку без документов находиться там, не могло быть и речи. Папа вместе с соседями по комнате, рискуя получить уголовную статью, прятали Лару в ящике от оборудования. Выходила она только ночью… в окно. Папа принес кальсоны, покрасил их и сшил ей костюм!

- У меня была настоящая бобочка, так тогда говорили! Времена были голодные, еда по карточкам, я бегала в три часа ночи, чтобы занять очередь и получить хлеб, все до крошечки несла в общежитие, - вспоминает Лариса Дмитриевна. - Настоящим счастьем были макуха и семечки, которые папа покупал по выходным, заботливо очищал и давал зернышки. Потом ему в продпаек добавили сиреневый рафинад. Его вкус до сих пор помню.

Чаечка моя!

Однажды в этой ночной очереди девочку узнала соседка с бывшего дома. Она тут же побежала к Ольге – маме Ларисы: «Девочка часто стоит в очереди, ну вылитый твой Степан!» А та взмолилась: «Нет ни его, ни ее в живых давно, не трави душу!», но все-таки согласилась посмотреть.

- И вот я, стою на кирпичиках, тянусь, чтобы получить в окошке горячий хлеб, который уже взвешивали на весах. И вдруг женский крик: «Ларочка, чаечка моя!» Чайкой меня мой родной папа называл, - голос женщины дрогнул. - Я испугалась, кинулась бежать, а женщина эта за мной. Я к папе в общежитие: «Папа, у меня тетя хлеб отобрать хочет!». Он выбежал к ней, грубо так говорит: «Тетка, чем тебе ребенок помешал?» А она ему: «То дочка моя!» и тянет петушки на палочке.

Девочке было трудно узнать в этой изможденной женщине красивую маму с роскошной косой.

Роман не поверил, но согласился прийти в гости с Ларисой. Все тут было знакомо ей – ступеньки, квартира, мебель. Мама приготовила сладкие галушки и оладьи из макухи. Показала довоенные фотографии. Они долго говорили с Романом, но девочку он все же тогда увел в общежитие. Чтобы уже в выходной день пригласить их вместе с мамой в кино на картину «Шесть часов вечера после войны».

- Он взял самые дорогие билеты, на балкончик. Представляете? – Восклицает она, - а еще купил нам два мороженных и бутылку ситро. Вот это праздник!

А немного времени спустя он спросил доверительно у Ларисы: «Доцю, якщо мы будэмо жити у тети Оли, як гадаеш то добрэ чи ни?» Та всплеснула руками, обрадовалась. Потом соседи смеялись, что Лариса не только вернулась с концлагеря, но и маме мужа нашла, а себе папу. Всем дружным домом сыграли свадьбу, соседи на стол несли кто чем богат. А позже Роман забрал своих двоих детей из-под Киева и стали жить большой дружной семьей.

- Приходилось много работать. А как же? Я в свои десять лет могла и белье постирать, и кушать приготовить, и хату побелить! – потрясает меня Лариса Степановна. – Воды в доме не было, и я носила два ведра на коромысле и еще одно ведро в другой руке. И так каждый день!

Живу, чтобы помнили

В 1947 году нашлась тетя Нина, но мама так и не смогла ее никогда простить, остались врагами. Лариса выучилась и стала учителем истории (стаж 53 года и семь месяцев), вышла замуж и родила двоих дочерей. Уже в 90-х она нашла силы, чтобы побывать в Освенциме и других лагерях Германии, как живой свидетель нацистских преступлений.

А в ее родной Макеевке в годы войны по указанию губернатора Миллера был организован детский приют для сирот «Призрение». На самом деле у детей забирали кровь для раненых солдат Вермахта. Неизвестно уцелела бы Лариса, не забери ее тетя тогда. За неделю в этом приюте погибло более трехсот маленьких узников. Самому старшему донору было двенадцать лет, а младшему – всего шесть месяцев. Всего там содержалось более 600 детей.

Уже в 90-х Лариса Степановна нашла силы, чтобы побывать в Освенциме и других лагерях Германии. Фото: семейный архив героини

Лариса Степановна помогала восстанавливать документы жертв, а потом стала инициатором создания памятника, который можно с полным правом назвать народным: люди добровольно несли деньги на него, одна бабушка даже 30 копеек пожертвовала. Его открыли в Макеевке в 2005 году. Это единственный в мире памятник детям-донорам. Дай Бог, чтобы человечество больше не давало поводов для их создания. В Украине, к слову, малолетних узников приюта "Призрение" никогда не считали жертвами нацизма, а значит и не платили компенсаций.

Мы прощаемся с Ларисой Степановной. Выхожу в цветущий май, как будто проделав путешествие во времени. Смотрю вокруг глазами моей недавней собеседницы и понимаю насколько хрупкий наш мир и, чтобы его разрушить, достаточно только стереть нашу общую память.